– Боманц! – От визга Жасмин звенели окна и скрипели двери. – Слезай! Слезай немедленно, ты меня слышишь?!

Боманц вздохнул. Пять минут нельзя побыть в одиночестве. Зачем он только женился? Зачем это вообще делают? Остаток жизни после этого проводишь на каторге, делаешь не то, что хочешь ты, а то, чего хотят другие.

– Боманц!

– Иду, черт тебя дери! – И вполголоса: – Проклятая дура высморкаться не может без того, чтоб я ей платок подержал.

Боманц вообще часто говорил вполголоса. Чувства нужно было выпускать, а мир – поддерживать. Он шел на компромисс. Всегда на компромисс.

Он протопал по лестнице, каждым шагом выражая раздражение. «Когда тебя все бесит,» посмеялся он над собой, – понимаешь, что ты стар».

– Чего тебе? Где ты есть?

– В лавке. – В голосе Жасмин звучали странные ноты. Кажется, подавленное возбуждение. В лавку Боманц ступил очень осторожно.

– Сюрприз!

Мир ожил. Ворчливость сгинула.

– Шаб!

Боманц кинулся к Шаблону, могучие руки сына сдавили его.

– Уже здесь? Мы ожидали тебя только на следующей неделе.

– Я рано уехал. А ты толстеешь, пап. – Шаблон включил и Жасмин в тройное объятие.

– Все стряпня твоей мамы. Времена хорошие, едим регулярно. Токар был… – Мелькнула блеклая уродливая тень. – А как ты? Отойди-ка, дай на тебя глянуть. Когда уезжал, ты был еще мальчишкой.

И Жасмин:

– Ну разве он не красавец? Такой высокий и здоровый! А одежка-то какая! – Насмешливая забота: – Ни в какие темные дела, часом, не впутался?

– Мама! Ну куда может впутаться младший преподаватель? – Шаблон встретился взглядом с отцом и улыбнулся, как бы говоря: «А мама все та же».

Двадцатипятилетний Шаблон был на четыре дюйма выше отца и, несмотря на свою профессию, сложен хорошо – скорее авантюрист, чем будущий профессор, как показалось Боманцу. Конечно, времена меняются. С его университетских дней прошли эпохи. Быть может, стандарты изменились.

Боманц вспомнил смех, и шутки, и ужасно серьезные полночные диспуты о значении всего на свете, и бес тоски укусил его. Что сталось с тем хитроумным, лукавым юнцом? Какой-то незримый стражник рассудка заключил его в кургане на задворках мозга, и там он лежит в мертвом сне, пока его место занимает лысый, мрачный, толстобрюхий гном… Они крадут нашу юность и не оставляют нам иной, кроме юности наших детей…

– Ну, пойдем. Расскажешь нам о своих исследованиях. – «Кончай лить слезы над собой, Боманц, старый ты дурак». – Четыре года, а в письмах одни прачечные да споры в «Дельфине на берегу». Еще бы не на берегу – в Весле-то. Хотел бы я перед смертью увидеть море. Никогда не видал. – «Старый дурак. И это все, на что ты способен – мечтать вслух? Интересно, будут ли они смеяться, если сказать им, что в глубине души ты еще молод?» – У него бред, – пояснила Жасмин.

– Это кто тут, по-твоему, впал в маразм? – возмутился Боманц.

– Папа, мама – дайте мне передохнуть. Я только что приехал.

Боманц глубоко вдохнул.

– Он прав. Мир. Тишина. Перерыв. Шаб, ты судья. Знаешь, боевых коней вроде нас нелегко отучить.

– Шаб обещал мне сюрприз прежде чем ты спустился, – сказала Жасмин.

– Ну? – осведомился Боманц.

– Я помолвлен. Скоро женюсь.

«Как так? Это мой сын. Мое дитя. На прошлой неделе я менял ему пеленки… Время, ты – безжалостный убийца, я чую твое ледяное дыхание, я слышу гром твоих железных копыт…» – Хм. Юный глупец. Извини. Ну так расскажи о ней, раз больше ни о чем говорить не можешь.

– Расскажу, если смогу вставить хоть слово.

– Помолчи, Боманц. Расскажи о ней, Шаб.

– Да вы уже кое-что знаете, наверное. Она сестра Токара, Слава.

Желудок Боманца рухнул куда-то в пятки. Сестра Токара. Токара, возможного воскресителя.

– В чем дело, пап?

– Сестрица Токара, да? Что ты знаешь об их семье?

– А в чем дело?

– Ни в чем. Я спросил, что ты о них знаешь.

– Достаточно, чтобы знать, что хочу жениться на Славе. Достаточно, чтобы считать Токара своим лучшим другом.

– Достаточно?! А если они – воскресители? На лавку обрушилась тишина. Боманц глядел на сына. Шаблон смотрел на отца. Дважды пытался ответить, но молчал. В воздухе повисло напряжение.

– Папа…

– Так думает Бесанд. Стража следит за Токаром. И за мной. Пришло время Кометы, Шаб. Десятое возвращение. Бесанд чует большой заговор воскресителей. И давит на меня. После этой истории с Токаром будет давить еще больше.

Шаблон втянул воздух сквозь зубы. Вздохнул.

– Может, мне не следовало возвращаться домой. Вряд ли я чего-то добьюсь, уворачиваясь от Бесанда и сражаясь с тобой.

– Нет, Шаб, – возразила Жасмин. – Твой отец не будет скандалить. Бо, ты не будешь скандалить. Не будешь.

– Гм-м. – «Мой сын помолвлен с воскресительницей?» Боманц отвернулся, глубоко вдохнул, тихо выбранил себя. Делаем поспешные выводы? По чьему слову – Бесанда?

– Извини, сынок. Он меня просто заездил. Боманц покосился на. Жасмин. Бесанд был не единственным его проклятием.

– Спасибо, пап. Как твои исследования? Жасмин что-то бормотала.

– Сумасшедший какой-то разговор, – заметил Боманц. – Все задают вопросы, и никто на них не отвечает.

– Дай денег, Бо, – потребовала Жасмин.

– Зачем?

– Вы двое «здрасьте» не скажете, пока не начнете свои заговоры плести. А я пока на рынок схожу.

Боманц ждал. Жасмин обошлась без обычного арсенала ядовитых фразочек о горькой женской судьбе. Боманц пожал плечами и высыпал горсть монет в ладонь жены.

– Пошли наверх, Шаб.

– Она стала мягче, – заметил Шаблон, когда они поднялись на чердак.

– Я что-то не заметил.

– Ты тоже. А дом совсем не изменился. Боманц зажег лампу., – Все так же тесно, – посетовал он, берясь за копье-тайник. – Надо будет новую сделать. Эта уже потерлась. – Он разложил карту на маленьком столике.

– Добавлений немного.

– А ты попробуй избавиться от Бесанда. – Боманц постучал по шестому кургану. – Вот. Единственное препятствие у меня на пути.

– Это единственный возможный путь, папа? Может, легче взять верхние два? Или даже один? Тогда у тебя будет шанс пятьдесят на пятьдесят угадать два оставшихся.